Лидия издалека услышала похмельное рычание, некогда горячо любимого, а теперь постоянно пьяного, злого и обрыдлого по самое не хочу, мужа Васьки. Непроизвольно вздрогнула. Правая нога её поскользнулась на подгнившем округлом бревне, левая зависла в воздухе. Центр тяжести сместился куда-то назад, и она медленно повалилась в мелкую грязную речушку со смешным названием Малая Пысса. Лямка на груди натянулась, готовая лопнуть от чрезмерной натуги. Лидка стянула её через голову, поднялась на трясущиеся от напряжения ноги, кое-как зафиксировав их на скользком илистом дне, и стала карабкаться на старенький мосток, состоящий из двух почти сгнивших, разъехавшихся между собой сосновых брёвен. Хорошо ещё, что шпала, которую, собственно говоря, она и тянула через речку, не соскользнула в воду, а лишь одним краем накренилась к воде, словно решила: прежде, чем искупаться, заглянуть в мутную сомнительную водичку, и передумала.
Лидка подтолкнула шпалу на середину и чуть было снова не свалилась в воду. Неуклюже раскорячив ноги на брёвнах, она опять перекинула лямку через голову, зафиксировала её под грудью и потянула шпалу дальше. Сейчас предстояло самое сложное: не замечая колюче-сухую прошлогоднюю траву, втащить шпалу на довольно крутой берег, а потом аккуратно спуститься к асфальтированной дороге. А дальше: перетянуть через шоссе, снова спуститься, теперь уже на свою улицу, и, проволочив по прямой сто двадцать шесть шагов, втащить шпалу во двор - дело уже совершенно плёвое. Сущий пустяк! На сегодня это пока третья её ходка, а запланировано десять. Потому как воскресенье - её законный выходной. Чем ещё в такую жару заниматься? Не обращая внимания на ноющие плечи и грудь, она медленно поднималась вверх, помогая себе локтями и хватаясь пальцами за толстые, обжигающие ладони стебли репейника.
- Лидка, зараззза! Отзывайся, а то хуже будет! Ворона, пестро..опая! Я тебе перья-то повыщипываю, - послышалось уже ближе.
Она вздохнула полной грудью и вскарабкалась на обочину дороги. Вдоль шоссе метался растрёпанный, в памятой рубахе, Васька и, щурясь на слепящем, обжигающем солнце, орал что есть мочи:
- Ты где, гадина, бутылку спрятала?
Не обращая внимания на его вопли и угрозы, женщина поправила впившуюся в грудь лямку, некогда бывшую ремнём безопасности на старом, догнивающем в грязном, захламлённом гараже, "Москвиче", и потянула драгоценную ношу через дорогу.
- А, падлюка! Вот ты где? Я тебя, как человека, по-хорошему спрашиваю: Куда бутылку недопитую вчерась спрятала? - орал муж над самым её ухом.
- Ты чего? Какую бутылку? Ты её вчерась и допил, когда футбол смотрел... - ненадолго приостановилась жена и, выдохнув, продолжила свой путь. Шпала заскребла по асфальту, неприятно будоража нервы. По спине побежали мурашки.
Васька болезненно поморщился:
- Ты мне это, не ври, пацкуда! Я чё не в себе был, по-твоему. Видел же, что там ещё с полбутылки оставалось! Куды дела?
- Не брала я. Окстись, - тяжело дыша, отмахнулась женщина и стала спускаться с дорожной насыпи в канаву. Шпала зацепилась за кусок придорожной бетонной плиты, лежащей здесь, судя по всему, со времён основания станции, и Лидке пришлось долго маневрировать, чтобы освободить свою добычу. Спустя несколько минут, женщина догадалась ухватить шпалу за один конец и потянуть на себя. Шпала, словно только и ждала этого, она тотчас двинулась на Лидку и верхним концом саданула её так, что женщина опрокинулась навзничь. После столь откровенного и резко выраженного акта неподчинения, шпала замерла. Лидка тоже.
- Ну, подожди! - громыхал Васька над целым миром. - Придёшь домой, я с тобой разберусь по-крупному! Ишь, удумала дурака из меня делать! Что я совсем из ума выжил?! Говорю, в бутылке ещё три четверти оставалось. Я же футбол не досмотрел, значит, и водку не допил...
Лидка с трудом села, потёрла ободранные локти, затем ладони и, с раздражением взглянув на трёхметровую шпалину, подумала: "Ты что ж такая тяжеленная-то, другие легче были".
Вздохнув, женщина поправила выбившиеся из-под косынки давно не крашенные куцые волосёнки и стала приподниматься на колени:
- Каки-таки три четверти, брешешь ты, окаянный. Всю высосал до капелюшечки. Даже на похмел себе не оставил. Да, я и бутылку, пустую, выбросила в помойное ведро.
Она поднялась и упрямо шагнула вперёд. Шпала, словно из женской солидарности, решила больше не сопротивляться и, ослабив хватку, резво поползла вперёд, теперь уже помогая упрямой и, видимо, готовой на всё, бабе.
- Вот падлюка, так падлюка! И бутылку она выбросила! Молодец! Управилась! Я тебе выброшу, блин! Не доглядела, дура, сослепу, а там полная бутыль... Убью стерву!
Васька бросился к дому, одержимый мечтой о недопитой бутылке и желанием опохмелиться.
Лидка уже втаскивала шпалу в калитку, когда увидела мужа, который стоял с пустой бутылкой на крыльце и пытался на солнце рассмотреть её содержимое. Очевидно, другого способа удостовериться в наличии в ней жидкости, он не знал. Или забыл. Убедившись, что бутылка пуста, он бросил её под ноги жене и рыкнул:
- Вот, дрянь, так дрянь!
К кому относилось это глубокомысленное изречение: к пустой посудине или растрёпанной сорокалетней бабе - было не ясно. Но Лидка и не собиралась дискутировать на эту скучную тему. Она оттащила шпалину под навес и с гордостью пересчитала: шесть, семь... эта девятая. И ничего, что все на себе: так - волоком. К осени глядишь на сруб натаскает, а там и банька своя будет... Только торопиться надо. Шпалы хоть и старые, но люди машинами хватают - кто на что: которые получше - на постройки, похуже - на дрова.
Подняв брошенную бутылку, она отнесла её в дровник, в специальный мешок, от Васькиных глаз припрятанный. С тех пор, как им в барак подвели газ, муж в этот сарайчик не заглядывал, и Лидка устроила там тайник. Соберёт бутылок двадцать-тридцать и снесёт в магазин на соседней улице. Хоть невеликие деньги, но свободные. Домашним сатрапом Васькой, неучтённые. Можно мороженое купить или семечек пакет. А вечером выйти на крыльцо, сесть вальяжно на верхней ступеньке, будто барыня какая, и глядя на то, как садится за серые городские девятиэтажки измождённое за день солнце, лузгать да поплевывать в кулёчек, лузгать да поплёвывать...
- Так, выпить надо, а нечего... сгоняй в ларёк, хоть за пивцом... а то похороны тебе дороже обойдутся, да и жара какая стоит - вонять буду...
- Неужли?! - пробурчала Лидка, а про себя подумала, - да уж, вони-то, вони много будет. Вон он толстенный какой, полтора центнера веса. Жрёт, да пьёт. Сколько лет уж бездельничает. С тех пор как инвалидность ему присвоили, вторую группу, нерабочую. Оно-то, конечно, зря инвалидность не дадут. Ограничивать надо трудовую деятельность. Тяжести не поднимать, резких движений не делать. А уж водки и вовсе ни грамма нельзя. Да, Васька-то работать боится, а водку пить нет. Говорит: ему так легче мир воспринимать таким, каков он есть. Вот и воспринимает, то есть принимает, каждодневно. Пока пенсию не пропьёт. Вчера, видимо, последнюю сотню разменял.
- Щааас! Разбежалась. Пивца тебе. У нас на хлеб денег нету, не то что...
- Как это нету?! Ты ж зарплату получила... Или заныкать хочешь от меня? Змея подколодная!
- Сам ты гад ползучий. Пенсию свою всю подчистую пропил. Теперь на зарплату мою рот разявил. А зарплату-то поди ж-то один раз в месяц дают, шестнадцатого числа, а сегодня только четырнадцатое.
- Так сходи, в долг возьми, тебе поверят. Ты ж с этой, Михайловной, подружничала в молодости.
- Ага, подружничала. Когда это было! А теперь у неё в друзьях богатые, на машинах всё ездют, на жипах да мерсах, крутых.
- Не жипах, а джипах, дура бестолковая. Один срам тебя слушать. Говоришь, как баба деревенская, полуграмотная.
- Ой-ой, смотри грамотей нашёлся. Коли такой умный, чё бы тебе работу не поискать.
- Работу?! Какую работу! Ты, гадина, смерти моей хочешь. Знаешь же, что мне ни напрягаться, ни волноваться нельзя, а всё назло делаешь, ещё и куском попрекаешь.
- Ага, волноваться нельзя, а водку жрать можно! Попрекаешь! Ну, и попрекаю, только не куском, а стаканом: если бы ты её треклятую меньше пил, то и болел бы меньше.
- Ну, начала, дура баба, свою волынку. Водку жрать! Это я, может, от безысходности, что с такой стервой живу... бесчувственной.
- Так не живи, ступай, куда хошешь. Куда глаза глядят, - прошептала ему в лицо женщина и вошла в избу.
Больше ей спорить не хотелось. Передохнуть, кваску холодненького хлебнуть и за следующей шпалой в путь-дорогу отправляться надо. Десять, пожалуй, не вытянуть, день жаркий обещает быть, а вот пять-шесть надо... Хоть бы и кровь из носу!
- Лидусь, ну, так как насчёт пивка? - вкрадчиво зашептал, скрипнув кухонной дверью, Васька.
- Да, ты что ж, вампир что ли? Сказано: не пойду в долг брать. И так уж полторы тыщи должны в ларёк. Квасу от испей, и полегчает, - она протянула мужу литровую эмалированную кружку, полную настоянного на молочной сыворотке лечебного квасу.
- Да пошла ты! Дура, блин! - Васька выбил кружку у неё из рук. - Сказал, сдохну - значит, сдохну. Потом выть станешь. А поздно!
Сладкие брызги разлетелись по всей кухне, облили её руки и лицо. Лидка подошла к рукомойнику, ополоснула лицо, вымыла руки, утёрлась.
- Слышь, чё говорю! Потом выть будешь - одна без мужика. Вон Тимоха Егоров в прошлом годе умер, так баба его, Валентина, как убивалась! По сей день кается...
- Так он же от разрыва сердца умер!
- Правильно, а сердце-то отчего разорвалось. Он же накануне с друзьями хорошо выпил, наутро ему опохмелиться надо, а Валька завредничала, как ты прям сейчас. Вот и случился инфаркт. Желудочек не выдержал, лопнул...
- Ба, заврался. Разве у желудка может быть инфаркт, у желудка язва разве что...
- Р-р-р, совсем ты бестолковая, как будто в школе не училась. У сердца тоже есть желудочки, два: правый и левый. Поняла?
- Чё это я не училась в школе! Училась. Хорошо училась! Да когда это было! Забыла всё...
- Оно и понятно - забыла. Ты ж ничего не читаешь, телевизор не смотришь. Никакого развития не получаешь. Живёшь в темноте и мракобесии... - Васька едва протиснулся в дверь спальни.
Увидев, что жена расстегнула блузку, он тут же запыхтел, как старый, лет тридцать стоящий в тупике, паровоз, и, спустив пары (штаны, то есть), прямым курсом двинулся на неё.
- Ой, ты чего это? Чего?- заверещала Лидка. - Отстань, не хочУ я, устала, не отдышалась ещё!
Но сказать Ваське "отстань", это всё равно, что дразнить колхозного племенного быка красной тряпкой. Он ринулся на жену, подмял её под себя, задрал юбку, какое-то время боролся с её панталонами и, наконец, ворвался в неё так решительно, что та вскрикнула. Слёзы выступили на глазах женщины, но Васька их не заметил, потому как выражение глаз жены его давно уже не интересовало. К большому облегчению Лидки, всё закончилось быстро. Васька перекатился с боку на бок и развалился на кровати, заняв примерно три её четверти. Лидка поднялась, в абсолютной тишине, надела на себя свежую блузку, застегнула юбку и только тогда утёрла нос и снова обиженно фыркнула:
- Гад ты! Всегда так, как скот. Только для себя.
- Для себя! А для кого ещё? Разве я виноват, что ты не заводишься, лежишь бревно-бревном. Могла бы хоть для приличия пискнуть пару раз...
- Да с чего заводиться-то?! Кобель сучку и то обнюхивает перед тем как... а ты без всякой подготовки...
- Подготовки?! Я чё те пацан, что ли? А ты, видно, девчушка-малолетка, чтоб тебя готовить? Может, ещё уговаривать надо! Уж сколько лет живём - должна быть всегда готова, - бесстрастно констатировал муж и, повернувшись к ней спиной, отчётливо захрапел.
2
Лидка вышла на улицу. Солнце брызнуло ей в глаза. Начинался зной. "Вот, так всегда: и мне работу перебьёт, и сам ничего путного не сотворит. А гонору-то! Щикатило, тоже мне, выискался", - раздражённо думала Лидка, снимая лямку-ремень со шпалины. "Но это ничего, что солнце: это только, когда туда - в лицо, а когда обратно, - в спину..." Она снова перешла дорогу, спустилась к речушке, налегке быстренько перебралась через мостик и направилась к огромной кучище старых шпал. В прошлом году начали менять на железной дороге полотно, местами уложили новые шпалы, бетонные, а эти, отслужившие свой век, свезли к ним на станцию и сложили неровными штабелями, а проще сказать, свалили в кучу. Сначала вроде распродавать собирались подешёвке, однако потребнадзор не разрешил, дескать, сертификатов на них нет. А пока инженер и бригадир бегали по инстанциям, люди из придорожных бараков стали тягать эти несертифицированные шпалы на свои нужды. Самовывозом, так сказать. Была такая нужда и у Лидки. Баньку ей свою хотелось. А то в городскую не наездишься. Далеко. И дорого. Правда, у неё на работе душ есть, сполоснуться всегда можно. Но душ, это ж не баня. Да и думать надо о будущем. Поговаривают, что опять путеремонтников большое сокращение ожидает. А она, Лидка, одна из первых попадает под него. Во-первых, женщина, а во-вторых, бездетная. Да ещё муж есть. Вроде как содержать должен. А много ли он насодержит на свою инвалидскую пенсию. Голь перекатная.
Слёзы подкатили к глазам. Лидка задрала подол выцветшей сатиновой юбки, утёрла слёзы, а заодно и высморкалась. Да, что уж! Ладно. Лучше о будущем не думать. Сегодня живём, а завтра посмотрим. Она уже выбрала подходящую шпалу с оставшимися на ней деталями крепления. Зацепила за них с двух сторон лямку и потянула её, как тягловая лошадь, к реке.
Когда въезжала во двор, Васька сидел в тенёчке на крыльце и почёсывал правой пятернёй пузо.
- Лидка, а мы чё сёдня обедать не будем. Шаришься чёрт знает, где, а мужик с голоду подыхай.
Лидка молча тащила шпалу через двор. Грудь сильно сдавило. Говорить не могла, да и не хотела. Пристроив шпалу в общую кучу, она улыбнулась и про себя решила: "Сегодня ещё две ходки обязательно сделаю".
- Ты слышишь меня?! - из последних сил злобно ворчал "подыхающий с голоду" муж. - Ну, просто зараза, какая-то, а не баба! Подвалить бы тебе, чтобы не вредничала.
"Подвали, коли догонишь" - подумала про себя Лидка, брезгливо глядя на расплывшегося по крыльцу мужа, который с незапямятных времён считал себя её кормильцем, а значит, полновластным хозяином. А вслух сказала:
- Ой, нешто проголодался. А как же насчёт помереть? Или передумал?
- Поговори мне ишшо! Во дура, так дура! Смерти родному мужу желает.
- Да не желаю я, а интересуюсь: будешь помирать сёдня или нет. Если будешь, то и нечего еду переводить...
- Ах, ты корова кривобокая! - Васька бросил в неё подвернувшийся под руку веник. Промазал.
- Что ты делать-то без меня будешь? Сопли на кулак мотать? Заррраза!
- Да не ори ты. Соседей всех всполошишь. Готово всё давно... Суп в холодильнике и макароны на плите...
Пока Васька брызгал водой на свою заспанную и одутловатую от постоянного пьянства рожу, Лидка собрала на стол.
- А чё сегодня опять рожки пустые. Хоть бы котлету или колбаски кружочек.
- В супе есть мясо куриное. Чего тебе ещё? Чай не графья, чтоб каждый день колбасу есть...
- Да кого тут мяса-то, смех один. Нет, всё-таки никудышная из тебя хозяйка, ни сготовить, как следует, ни мужика обласкать. И чего это я тебя держу при себе столько лет?
"Это кто ещё кого держит!", - по привычке молча огрызалась Лидка, второй раз подкладывая в мужнину миску "пустых" макарон.
- Нет, сколько, видно, тебя ни учи, толку не будет! Брошу я тебя, дуру безмозглую. Загнёшься без меня. Сопли на кулак намотаешь!
"Тю, бросишь! И что? И кому ты нужен, "увалень-перевёртыш", как называет тебя твоя младшая сестра. Хоть и золовка она мне, а сколько раз говорила: "Поражаюсь, Лидия, я твоему терпению и безразличию. Не уж-то так можно себя не уважать...". Лидка с ней соглашалась: нельзя. Но перечить Василию, сначала не смела - уж слишком скор он был в молодости на рукоприкладство - а потом додумалась про себя с ним спорить. Молча. И душу отвести можно, и не нарваться. Но иногда срывалась. И её терпение не бесконечное. Правда, сейчас ей смелости придавало то, что очень неповоротлив и медлителен муж стал - убежать всегда можно.
Но, и не только золовка, подруги тоже, соседки опять же - все в один голос:" Лодырь он и пьяница. Гони его!" Лидка и погнала бы, да знала: не уйдёт. Только ещё хуже скандалить станет. А однажды как-то мама в гости заехала, (один раз только и была всего) послушала, повидала всё это, да и выдала ей: "Ох, и дура, ты Лидка! В кого ты у меня такая? Я думала она в город уехала, замуж вышла, как сыр в масле катается, а она на правах безмолвной батрачки... Негоже так себя не блюсти". Рассердилась и уехала. Вот уж десять лет как не была, хоть и деревня тут неподалеку: по железной дороге километров шестьдесят. Сядь на электричку да приедь. Ан, нет. Сама Лидка попервости часто к матери наведывалась, когда Василий работал. Он - на дежурство, а она - в деревню, родных проведать, подружек повидать. А сейчас только сезонно наезжает: картошку посадить, прополоть, да выкопать - своего огорода у них нет. Василий ревнив очень: никуда её от себя не отпускает. Может, любит? Хотя... разве она такая любовь?! Вон в книжке читаешь или по телеку смотришь, как там мужики, холёные, своих баб охаживают цветами да колечками, а тут с утра до ночи только и слышишь "дура", "падлюка", "зараза"... Да только и у телевизионных женщин тоже много проблем. Взять хотя бы ту же Жади. И богатство есть и красотой Бог не обидел, и муж не урод, а вот поди ж ты - счастья-то бабьего нет. Сколько серий уже ходят вокруг да около, а никак не встретятся с Лукасом. А тут ещё Клон этот навязался: не поймёшь то ли сын, то ли любовник. Жалостливая история, прямо в груди ноет".
Лидка почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза: "Оно и денег никаких не надо, когда счастья нет". Ещё немного и всхлипнула бы о своём, о бабьем...
- Эй, ты чё, заррраза, меня не слушаешь что ли? - нарушил её невесёлые размышления о бабьем счастье (вернее об его отсутствии) Васька. - Я ей битый час тренжу, что вареников хочу с картошкой и со шкварками, а она и усом не ведёт!
Лидка от неожиданности вздрогнула:
- Задумалась, маленько...
- Задумалась?! Вот те на! Да разве есть тебе чем думать, курица ты, общипанная", - захохотал, довольный своим остроумией, Васька и поднялся из-за стола. - Про вареники не забудь. Дура, блин! Во насмешила!
Лидка скривила ему вслед обидную рожу и стала собирать грязную посуду. Помыть, передохнуть и снова на улицу: за следующей шпалой. Лишь бы не видеть эту лоснящуюся от жира и ухмыляющуюся от собственной значимости физиономию.
Очередной раз оказавшись на крыльце, она увидела, что солнце уже встало в зенит. Торопиться надо, а то к вечеру ещё жарче будет. Самое пекло начнётся.
- Я тебя последний раз по-человечески прошу, сгоняй за пивом, а то огребёшь по самое не могу, - приоткрыв дверь в сени проорал муж, но на улицу не появился. Ему на жаре находиться нельзя, врачи не рекомендуют. Так что сейчас в прохладную горницу пройдёт, на диван ляжет, вентилятор на себя направит, и будет до самого вечера телевизору извилины выпрямлять. А то, может, и уснёт. Надоедать не будет.
Лидка с благодарностью взглянула на палящее солнце и направилась по проторенной, накатанной, дорожке к шпалам. По дороге она внезапно наткнулась на большую кучу крупного щебня.
"Это ж когда успели свалить? Видимо, пока мы обедали. Н-да, теперь придётся эту огромную кучу обходить, такой крюк делать. Хотя крюк крюком, но, с другой стороны, щебень ей тоже нужен. Только он, скорее всего, на дело привезён. Просто так днём не возьмёшь. А вот ночью, по холодку, наведаться можно. Интересно, есть у него сертификат или нет".
Огибая огромную кучу щебня с очередной шпалой, Лидка радовалась: "Куча большая! Если маленько взять, то незаметно будет". Вспомнила вдруг любимую мужнину приговорку: "Если от многого берётся немножко, то это не кража, а просто делёжка". А ей много не надо. Корыт десять - пятнадцать.
Дело в том, что барак их находился в месте неудачном, низменном. Прямо за домом начиналось болото, росли камыши, осока и прочая трава, название которой Лидка и не знала. Их квартира в бараке была крайней. Неудобство это большое. По весне и летом, во время дождей, именно в их двор и стекала вода со всей округи. От крыльца до сарая за яичком просто так не выскочишь, надо сапоги резиновые надевать. Опять же в подполье постоянно вода и в доме сырость. Вот Лидка и обихаживала своё жилище, как могла. На счастье, неподалёку стали старую пятиэтажку перестраивать, тут уж не спи, тяни всё, что плохо лежит. Фудамент подняла, окна утеплила. Крыльцо обновила. Дорожки гравием посыпала. Цветочные клумбы из старых автомобильных шин по двору и за двором "разбрасала" в строгом геометрическом беспорядке. А потом решила устроить себе огородик. Под мелочь всякую: лучок, петрушка, укропчик. Для этого отвоевала у болота пять соток земли. Даже порадовалась, что их хата с краю, никому её грядки не мешают. Вот только труда это требовало неимоверного. День за днём она стала стаскивать со всей округи твёрдый мусор и года два ссыпала его в болото. Соседи поначалу, считали её дурочкой, а потом взаахались: "Ах, какая ты, дескать, Лидия, умница!" Скопив денег - Василий тогда ещё машинистом работал - Лида выкупила в родной деревне на двое суток трактор и давай возить из деревни назем да чернозём телегами. В общем, навозили горы невиданные, в деревне-то этого добра, хоть ложкой, хоть лопатой ешь - не хочу! Больше месяца ушло на разравнивание земли и оформление грядок. Однако к осени у Лидки, как и мечталось, своя зелень на столе была. Дальше больше: капуста, огурчики, даже парнички смастерила из старых соседских холодильников. Притащила их с мусорной свалки, внутренность выбросила, оставила лишь корпуса металлические, землицы, навоза туда насыпала, вот и парник под огурцы готов. Второй, третий. Под перец, под помидорчики. Зато сейчас на её участке и смородина, и малина, и жимолость, и даже две яблоньки принялись. Одна беда: как весна или лето дождливое, начинают воды её участок подмывать. Иногда целые арыки вымывают. Вот и приходится каждый год подсыпать. Пока печи топились, зола в дело шла. А теперь газ! Оно, конечно, легче с ним, хлопот меньше. Но вот беда, шлака-то от него нет.
Лидка с завистью оглянулась на огромную кучу щебня: "Можно и двадцать корыт утянуть. От такой большой кучи не убудет. В конце концов, станционный инженер, её сколько раз всем в пример ставил. Глядите, мол, как двор ухожен. Любо-дорого посмотреть". Оно так-то и так. Но ведь воровство же это. А, ну, как попадёшься! Ой, беда! А купить опять же это щебень не на что. Погожу недельку-другую, присмотрюсь. А может этот щебень тоже отхожий, как и шпалы, тогда можно и побольше взять, в дровник натаскать- впрок".
За своими размышлениями и угрызениями совести Лидка незаметно дотащила очередную восьмидесятикилограммовую громадину до дома и только тут поняла, как она устала. Ныло всё тело: шея, спина, поясница; мышцы ног и рук стали будто каменные. Страшно хотелось пить. Бросив шпалу посреди двора, она поднялась в дом, прошла на кухню, залпом осушила кружку кваса. Прислушалась. В комнате было тихо. Значит, муж спит. Вот и хорошо - ей тоже отдохнуть нужно. Она присела на табурет, сняла косынку, расстелила её на обеденном столе, и, положив голову на руки, моментально заснула.
И приснилась Лидке её любимая заветная мечта. Будто идёт она по зелёному цветущему лугу к большому дому, с деревянным узорчатым балконом на крыше. Почему этот дом в чистом поле расположен, она не знает, но ей нравится. Свету много, солнце во всю мощь, а не жарко. Ветерок прохладный, волосы ей раздувает. А волосы длинные, в тугие косы заплетённые. И легко и радостно на душе, как в юности, в девичестве, когда жизнь раем казалась... А в доме том голоса слышатся, детские. Мальчиков и девочек. Всем весело, все смеются. И знает Лидка, что среди этих детей есть и её ребёнок. Только узнать его она никак не может, потому что никогда не видела его в лицо. Вдруг чутьё что ли, материнское, подсказывает. только направляется она к детской колыбельке в углу. Наклоняется над ней, а там малыш. Прекрасный, словно ангел с небес спустился. Волосики светлые пушистые, глазёнки, словно озера синь, того, что за окном до горизонта расстилается. Протягивает к ней малыш свои белые пухленькие ручонки, улыбается беззубо и говорит:
- Лидка, дрыхнешь, заррраза! А мужик твой загибается!
Всё ещё наполовину пребывающая в счастливом сне, Лидка долго не могла осмыслить так внезапно обрушившуюся на неё грубую реальность и, глупо улыбаясь, смотрела в одну точку.
Василий, красный и потный, тряс её за плечо:
- Слышь! Я тут случайно свою заначку нашёл. От тебя когда-то запрятал в книжку, да забыл - в какую. А тут как будто кто-то надоумил. Словно шепнул:"Капитал" Карла Маркса. Открываю, точно. Вот она - пятидесяточка. Видно, не судьба мне сегодня умереть. Слетай-ка в ларёк по-быстрому. Мухой туда и обратно. Тут как раз на полторашку пива.
Лидка с трудом оторвала голову от стола, увидела в трясущихся руках мужа смятую пятидесятирублёвую купюру и поняла: идти придётся. Не отвяжется.
- Ладно, подожди пять минут, хоть платье посвежее надену. Не идти же в рванье в магазин.
- Надень, Лидушка, надень, - смягчился муж,- вон то, васильковое, с маками,
моё любимое. Да только щустрее давай, а то силов моих больше нет.
Лидка хмыкнула:
- Вспомнил тоже - васильковое. Я его лет семь уж как на тряпки пустила.
- Как это?! Он же ещё совсем новое! Ты чё с ума сдурела!
- Новое! Н-да, ему в этом годе на восьмое марта двадцать лет бы стукнуло. Ты хоть помнишь, когда ты мне его дарил?! На вторую годовщину нашей свадьбы! Новое!
Лидка, раздражённо захлопнула дверцу шкафа:
- Нечего надеть! Дожилась!
Но увидев побелевшее от досады лицо Васьки, заторопилась:
- Ладно, чего уж там. До магазина рукой подать. Да и кому нужно смотреть на меня! Даму из высшего обчества.
Взяв деньги и пакет, она выпорхнула на улицу в чём была. Духота обрушилась на неё из всех сил. "Да, дождичек не помешал бы. Опять же по мокрому мостику скользко шпалы тягать. Разве что корыто? Корыто, оно устойчивое, не заскользит...", - перебирая в уме немногочисленные варианты предстоящей послеполуденной деятельности, Лидка пропустила грузовой состав и, перешагнув через рельсы, прямо по шпалам направилась к пристанционному вокзальчику, внутри которого и располагались билетная касса и заветный ларёк.
3
Ларёк, как на грех, был закрыт на учёт. Ничего не поделаешь, придётся топать в дальний магазин. Прикрыв пакетом голову от нещадного пекла, Лидка бодро зашагала по перрону в сторону многоэтажек. Мимо домов, через дворы ближе.
- Лидух, эй, подожди! - услышала она позади себя знакомый голос. Это Николай - бывший сменщик Василия. Когда-то они дружили семьями. А теперь дружба разладилась. Ни с того, ни с сего стал Василий ревновать жену к своему сменщику. И хотя тот всегда к ним в гости захаживал только с женой, Марией, Васька всё равно бесился: дескать, он к тебе знаки внимания проявляет. А какие там знаки: так место уступит иногда, да за столом вилку-ложку подаст.
Но больше всего невзлюбил Василий их сынишку, Антошку. Шебутной такой пацан, смышлёный. Лидка одно время в нём души не чаяла - своих-то нет. Ох и радовалась, когда Мария на сессию в город уезжала, а её приглядывать за пацаном просила. А Василий сердился по поводу и без. А когда, Лидке показалаось, что она тоже беременна, вообще из себя вышел. Орал так, что соседи слышали: "Рано нам ещё детей заводить. Для себя пожить бы". Так десять лет и жили. А тут случилось с ним несчастье, упал - позвоночник повредил. Больше года сам, как младенец, был. Капризничал, от себя не отпускал. С работы и - в больницу, с больницы - сразу на работу. И выходила его, поднялся. Да только про дитя Лидка теперь лишь во сне и мечтала.
Она оглянулась, но тут же отвернулась, смутившись своего неказистого домашнего наряда.
Николай догнал и пошёл рядом:
- Ты куда это, по такой жаре, топаешь?
- В магазин.
Помолчали.
- Сели обедать, а хлеба нет, - зачем-то добавила она и быстро отвела глаза в сторону, боясь, что Николай догадается, что за нужда её выгнала на улицу в самое пекло.
- Как там Василий? Болеет всё?
- Болеет,- подтвердила Лидка, и на сей раз твёрдо посмотрела собеседнику в глаза. - Зашёл бы как-нибудь, проведал. Друзья ж вы...
- Надо бы зайти. Да всё времени нет. Я же работаю. Да, чуть не забыл, я же сына женил. Знаешь?
- Знаю. Василий говорил.
- Ну, да. Мы же вас на свадьбу приглашали, а вы не пришли...
- Вася не может, а одна я без него, сам знаешь, никуда не хожу, - Лидка снова отвела глаза.
- Знаю. Да, только это уже не самая важная новость! А самая важная знаешь какая?
Лидка приостановилась:
- Ну, не томи, говори...
- А-а-а! Я ж дедом скоро стану! Во!
- Дедом! Так рано!
- Почему рано! Нормально. Мне ведь уже сорок пять, а сыну двадцать два. В двадцать три и родит, как я его. Порядок! Говорят, внучка будет. На крестины-то придёте?
- Да-а-а,- завистливо протянула Лидка, - "порядок". На крестины? Обязательно придём, - неуверенно добавила она и с облегчением ткнулась носом в указатель "Магазин- 200 метров".
- Мне сюда, - кивнула она. - Привет Маше и Антошке. Папаше будущему. Счастливо.
- И тебе счастливо. Может заскочишь к нам как-нибудь, поболтаете, с невесткой познакомлю.
Лидка с готовностью затрясла головой, а про себя подумала:"Вряд ли... Хотя, если только внучку посмотреть."
Открывая тяжёлую дверь, Лидка с наслаждением почувствовала свежую струю прохладного воздуха. Молодец, Лариса, на кондиционерах не экономит. В магазине, несмотря на жару, а, возможно, именно поэтому, толпилось много народу, и Лидке стало неловко перед этими людьми за свой затрапезный вид, за мятую купюру, которую она постоянно держала в руке, и за то, что топала такую даль не за мороженым или семечками, а за дешёвым пивом. Делая вид, что выбирает товар, она на самом деле ждала, когда от прилавка разойдутся покупатели.
Вдруг из двери показалась Лариска, бывшая подружка, а теперь хозяйка магазина. Та самая, Михайловна. Увидев Лидию, она направилась к ней:
- Во, здорово. Как говорится, на ловца и зверь бежит. А я уже хотела за тобой послать кого-нибудь. Сама знаешь, зашла бы, да видеть не могу, как твой хмырь над тобой изгаляется...
- Болеет он, - пролепетала Лидка, - потому и серчает на весь свет.
- Да он и до болезни такой был. Сам себя только и любил, да и то не каждый день. Пройдём ко мне в кабинет, поговорить нужно.
"Мне домой надо, Вася ждёт",- подумала с тревогой Лидка, но послушно пошла за подругой.
В кабинете было ещё прохладнее. Лариса указала рукой - сядь, и Лидка села, с удовольствием ощутив прохладную кожу офисного дивана. Немного расслабилась.
- Хорошо тут, у тебя.
- Ты у меня, как-то насчёт подработки спрашивала... так вот освободилось место. Уборщица моя в город уехала. Пойдёшь? - присаживаясь за стол, заговорила Лариса.
Лидка подскочила от радости:
- Пойду. Конечно, пойду! Спасибо тебе, Лариса, что не забыла. Когда приступать-то?
- Да, вот хоть сегодня и приступай. Только давай обговорим время. Когда тебе удобнее?
- Так, мне удобнее когда? После смены. Вот считай с восьми до пяти я на смене, а с шести могу уже в магазине и ... до самого закрытия, - затараторила Лидка, чтобы подруга ни на минуту не засомневалась в её трудоспособности и расторопности.
- А справишься? На работе с кайлом целый день намашешься, а потом со шваброй в магазине...
- Да, что ты, Ларисочка! Вот увидишь, я справлюсь. Тем более, ЧТО эта швабра по сравнению с тем кайлом. Отдых просто!
- А хозяйство? У тебя же ещё скотины полон двор. С ней-то когда будешь управляться?
- Ой, да какое там хозяйство. Два поросёнка, гуси да куры. Собаки и той нет. Вася не велит. Говорит: нечего даром кормить... Так что, не сомневайся - всё успею!
Лариса Михайловна горько улыбнулась:
- Эх, Лидка-Лидка, надорвёшься ты когда-нибудь...
- Не надорвусь - я семижильная! - уже почти на ходу прокричала Лидка. - Извини, Ларисочка Михайловна, тороплюсь. В шесть буду в магазине, как штык! Спасибочки!
Уже в последний момент, вспомнила, что приходила за пивом. Не раздумывая, подскочила к прилавку, бросила деньги, схватила полторашку и припустила бегом по перрону, через рельсы, через Пыссу, через дорогу, к дому. Столько времени потеряла, а ведь у неё ещё норма дневная по шпалам не выполнена. Две ходки осталось сделать. Потом поросятам воды налить, огурцы прополоть, и тесто на вареники замесить. Дел невпроворот. Да и Василий, там уже поди кипит от злости. Ещё и, в самом деле, помрёт ненароком, пивца не дождавшись. Что ж ей тогда, и в самом деле, одной век вековать... Сопли на кулак мотать...